Веря, что тем самым могу сослужить своим товарищам последнюю службу, я согласился на это, однако потребовал немецкого и американского нотариусов, в чьем присутствии для меня должно было быть письменно засвидетельствовано то, что в качестве встречного обязательства все солдаты моей дивизии будут отпущены без какоголибо наказания. Эта уступка была отклонена. 1-й лейтенант Перл даже заявил:

f) «Если вы сейчас в своей камере покончите жизнь самоубийством, оставив заявление, согласно которому вы давали приказ к расстрелу и являетесь главным виновником происшествия, я буду опровергать это в суде и скажу, что вы никаким образом не причастны к расстрелу. Так дешево «верному Лейбштандарту Гитлера» не отделаться».

2. Обращение было плохим и унижающим. Пять не дель меня держали в практически полностью темном под вале. Два дня я не получал никакой еды и в течение трех недель не имел возможности мыться и бриться. Санитар ные условия не поддаются описанию. Меня обкрадывали и обругивали.

3. Моя реакция. В очевидном совпадении терминоло гии господина 1-го лейтенанта Перла и мистера Пола — он же лейтенант Гут — угадывалась мощная кампания стран-победительниц по отмщению. Кроме того, приме чательная в этой связи открытость и незавуалированный стиль изложения мыслей мистера Перла говорили об их триумфальной уверенности. В свете этого поведения и проявляющегося в обращении со мной явного пренебре жения международными договорами я не рассчитывал уже на какое-либо публичное судебное разбирательство, а настроился на то, что — чтобы говорить на языке лейте нанта Перла — со мной покончат быстро.

Эта оценка положения сыграла значительную роль в моих будущих высказываниях!

«Если мы хотели продвинуться в этом деле, то мы должны были, прежде всего, сломить дух товарищества», — скажет капитан Шумакер как представитель обвинения на открытии процесса Мальмеди, и на это были направлены «методы» следствия.

Офицеры-следователи действительно полностью следовали этой цели с помощью разыгрывания конфронтации между начальниками и их подчиненными, применения трюков, фиктивных судов, побоев, угроз, фальшивых свидетелей и обещаний. Но тем самым в заключенном пропадало начисто все доверие и разрушалась последняя опора. Он вынужден был признать безнадежность своего положения, считал при данных правилах игры невозможным дальше продолжать борьбу за свободу и справедливость и равнодушно позволил накинуть на себя тонко сплетенную сеть. Мысленным выводом для каждого должно стать:

a) Личная вина или невиновность здесь не проверяет ся, и в свете будущего это несущественно. Нас уже пото му невозможно больше выпустить на свободу, что мы слишком многое узнали об американских методах веде ния следствия и испытали их на себе.

b) Кажется, исключено, что наше дело предстанет пе ред порядочным судом. Следует ожидать его разрешения «холодным способом», в быстром процессе, без допуще ния общественности.

c) Поэтому абсолютно неважно, писать или не писать свои показания под диктовку; по крайней мере, таким образом можно избежать невыносимого давления.

d) Если все-таки каким-то удивительным образом дело дойдет до публичного процесса, то все надуманное зда ние лжи должно рассыпаться, как карточный домик. Все предыдущие показания не являются моими, поскольку они были даны под давлением.

Душевный нигилизм, появившийся после крушения Отечества и потери всех прошлых ценностей, а также сознательное взращивание и развитие этого состояния в камере пыток и психическо-терапевтическом учреждении Швэбиш-Халл посему являются глубинными причинами появления этих «добровольных признаний», и без того бросающихся в глаза своим однообразием.

Без обстоятельного изучения психологических обстоятельств посторонний человек не может понять подоплеки процесса Мальмеди, а формально-юридическая ревизия не бывает исчерпывающим документом».

Из подшитых к делу данных под присягой показаний других участников, а также не участвовавших в процессе немцев и американцев вырисовывается следующая картина ведения следствия.

С прибытием в тюрьму Швэбиш-Халл все находящиеся в предварительном заключении начинали подвергаться систематическому изнурению. Ударами их загоняли в одиночные камеры, все личное имущество у них изымалось, без называния причины их полностью изолировали от окружающего мира, без предписанной прогулки, без права переписки, без посещения священника, без адвоката. Персонал охраны обругивал их, плевал в них, бил, и это свидетельствовало о том, что они находились в руках абсолютно беззаконного и безнадежного произвола действовавших там американских офицеров и чиновников. Эти чиновники в период с декабря 1945 года по апрель 1946 года применяли следующие «приемы»: